Интервью
ПЛЭЙБОЙ: по результатам голосования Вас недавно провозгласили Рок-персоной Года. Как Вы думаете, почему люди испытывают к Вам такой интерес?
ДЖОН: Большинство людей любопытны.

ПЛЭЙБОЙ: А какие-то другие причины?
ДЖОН: Хорошо, большинство людей считает, что у меня очень много денег, больше, чем я действительно имею. Черт побери, у Пола Саймона больше денег, чем у меня. У него есть собственное издательство. Людям интересны все, у кого много денег.

ПЛЭЙБОЙ: Некоторые сообщения в печати оценивают Ваш доход примерно $ 7 000 000 в год, что можно назвать очень неплохим пособием.
ДЖОН: я бы так не сказал. Вероятно, я чаще меняю наряды, чем все остальные. Я очень много трачу на себя. Может быть, поэтому меня и назвали Рок-персоной Года, «потому что я единственный, кто тратит деньги». Вы забываете о «тихих» богачах - по крайней мере, Вы можете обо мне сплетничать. Я одет как раз для этого.

ПЛЭЙБОЙ: Да, это точно. «Вызывающе» не будет слишком сильным словом?
ДЖОН: О, мне нравится выходить и развлекаться. Но я делаю это с самоиронией, так сказать, с отношением вроде «а пошли вы все на.. ».  Я люблю людей, которые ждут от меня появления в шикарных костюмах, с перьями и всем таким - и я делаю это. Это похоже на актера, который надевает костюм для своей роли. Я не могу на самом деле почувствовать роль до тех пор, пока я не одет в соответствующий наряд. Я довольно быстро наверстываю упущенное. У меня не было обычной жизни, которую ведут все подростки, поэтому я сейчас и живу те годы с 13 до 19. Умственно мне может быть 28 лет, но где-то половине меня все еще 13. Может быть, поэтому я и одеваюсь на сцене, как ребенок. Я знаю, что иногда выгляжу смешно, абсолютно по-идиотски, но помните - когда я начинал, я был довольно полным. Я имею в виду, что я точно не самый обычный подростковый идол.

ПЛЭЙБОЙ: Почему Вы так считаете?
ДЖОН: Например, я понимаю, что мои волосы редеют, что меня действительно раздражает, потому что такое не случалось с остальными членами моей семьи. Наверно, это происходит из-за того, что раньше я был полным идиотом и часто красил свои волосы. Но я не хочу быть лысым, я думаю, что сделаю пересадку волос. Это только вопрос смелости сказать, что " пожалуйста, мне нужно немного волос".

ПЛЭЙБОЙ: О, для рок-прессы это должно стать громкой новостью. Учитывая Вашу огромную известность, что было самое худшее, что Вы когда-либо о себе читали?
ДЖОН: Хорошо, давайте проясним тот инцидент с Rolling Stones.

ПЛЭЙБОЙ: Вы имеете в виду тот, о котором журнал Rolling Stone написал, что Вы забрались на сцену во время их концерта, и им это совершенно не понравилось?
ДЖОН: Да. На самом деле случилось вот что: Мик Джеггер попросил меня посидеть [на сцене] во время исполнения Honky Tonk Woman. Я так и сделал и затем ушел со сцены, чтобы посмотреть шоу. Потом администратор меня увидел и сказал, что Билли Престон хочет, чтобы я к ним присоединился. Именно это я и сделал. И потом я читаю в Rolling Stone, что Кит Ричардс ужасно разозлился из-за того, что я не ушел со сцены. Я сыт по горло этой чертовой гребаной ложью. Они не правильно понимают свои чертовы факты. Rolling Stone становится официальным изданием, прям-таки National Enquirer рок-н-ролла, и у них вообще нет никакого чувства юмора.
О, я обожаю журнал Creem. У них есть чувство юмора. У них много чего хорошего, и часто можно прочитать о себе что-то совершенно оскорбительное, но очень забавное. В их опросе этого года я участвовал в каждой категории. Кретин Года, Герой Года, Плагиат Года.... Мне это действительно понравилось, потому что это было забавно.

ПЛЭЙБОЙ: А какие самые невероятные слухи о Вас ходят?
ДЖОН: есть один парень, который пишет для Daily Express; он ведет рубрику светской хроники. Он написал обо мне несколько заметок - они не были неприятными или что-то такое, они были всего лишь полным мусором. Например, когда Ивел Книвел собирался перелететь в ракете этот каньон, я вроде бы был возле него и пел государственный гимн. Я сидел дома, читал эту чушь и думал «Да? Ну надо же». И дурацкие фотомонтажи вроде того, что моя голова присоединяется к чьему-либо туловищу или заголовки "Элтон любит Энн-Маргарет", или "Элтон тайно сбегает с Шер". Хорошо, Шер тайно сбегала со всеми. В National Star написали, что я стал эгоистом, когда распустил группу и сказал, что после своей роли в Tommy считаю себя самой большой кинозвездой в мире. В то время я скрывался за стенами моего голливудского особняка. Не даже мои слуги знали, где я был.

ПЛЭЙБОЙ: Это Вас злит?
ДЖОН: что меня действительно расстраивает, так это ложь. Меня просто безумно бесят люди, называющие меня музыкантом четырех аккордов, с четырех-аккордным стилем. Я пытался вспомнить хотя бы одну песню, которую я написал только с четырьмя аккордами, но ничего не вспомнил. Это меня расстраивает. Я ненавижу дешевые журналы. Люди верят им, вот в чем дело.... Когда я читаю что-то в National Star, которая на самом деле полное г…, я спрашиваю себя: "Как они смеют это печатать?" Но тогда я переворачиваю страницу и читаю о ком-то еще, я начинаю думать: «Они что, действительно такое делали?» Я имею в виду, что я - первый, кто в это поверит. Но некоторые из них действительно вызывают отвращение. Людей, которых стоят за всеми этими сплетнями в журналах, нужно протащить по улицам, привязанными к доске позора, и все должны бросать в них гнилую капусту. И я все это возглавлю!

ПЛЭЙБОЙ: слухи и слава заставляют Вас захотеть скрыться, уединиться?
ДЖОН: я не хочу становиться отшельником. Слава причиняет неудобства, но Вы должны их переносить. Если я останавливаюсь 1700 раз в день, чтобы дать автограф, то я остановлюсь. Конечно, я не собираюсь прятаться, я выхожу и покупаю какую-то еду. Но могут случиться какие-то безумные вещи. Недавно я как-то проснулся и увидел сидящую на кровати девушку, прямо возле себя. Я плохо вижу без очков и спросил: "Кто ты?" Она ответила: "О, Вы меня не знаете". Она вошла без ключа. Боже, а если бы это был кто-то с пистолетом?

ПЛЭЙБОЙ: Как она узнала Ваш адрес?
ДЖОН: Наверное, у этих ребят есть свои осведомители в ЦРУ. Мы никогда никому не говорили, где я живу. Всего восемь человек знают мой телефонный номер, и все равно его приходится менять каждые две недели.
Другая фантастическая вещь – буквально болезненное любопытство поклонников. Например, когда сгорел дом Элиса Купера, люди приезжал со своими подружками и спрашивали, могут ли они припарковаться. Я думаю, это нездоровое любопытство. Люди хотят видеть то, что происходит. Наверно, они даже не верят, что вы тоже ходите в туалет.

ПЛЭЙБОЙ: Но у известности должны же быть и какие-то достоинства - поклонницы, например.
ДЖОН: На самом деле я не привлекаю поклонниц. Фактически, кроме той девочки на моей кровати, единственная поклонница, которую я помню, была "Butter Queen". И мы здорово провели время.... То есть она оказалась весьма разумным существом.

ПЛЭЙБОЙ: Хорошо, каких женщин Вы привлекаете?
ДЖОН: наблюдатели за автобусами [вид популярного на Западе хобби] и собирательницы марок.

Да полно - это же все то огромное интервью . Так что там еще приятной и полезной работки хватает. И я все еще надеюсь посмотреть An Audience With - твой комп уже в порядке, расшарить где-то сможешь?

ПЛЭЙБОЙ: Конечно, когда Вы даете концерты во время гастролей, местные красотки выходят познакомиться.
ДЖОН: Мы были в Японии в течение трех недель и за все время не видели ни одну фанатку. Мы там просто с ума сходили, потому что никто не говорил на чертовом английском языке. Faces приехали в тот день, когда мы уезжали, и уже через всего полчаса весь холл Tokyo Hilton был забит всеми этими копиями Сьюзи Вонг. Они как будто бы только вышли из столярной мастерской, все такие одинаковые. В Англии посмотреть на нас обычно собираются банковские служащие и продавцы.

ПЛЭЙБОЙ: Как Вы это объясняете?
ДЖОН: я думаю, это объясняется моим стилем. Я - Джон Денвер рок-н-ролла. В Англии нужно много времени, чтобы незаметно выйти из дому, но здесь у нас нет такой проблемы. Вероятно, потому что девочки подсели на Кваалюд [разновидность седативного наркотика]. Все, что они могут сделать, так это сказать: "Эй, привет" и подобную ерунду.

ПЛЭЙБОЙ: Но давайте скажем прямо: Вы уж точно не избегаете быть в центре внимания. Вы даже вызвали некоторое возмущение во время шоу вручения наград Rock-awards CBS прошлым летом.
ДЖОН: О, да, я был очень рад, что шоу транслировалось в прямом эфире, и я смог упомянуть Кваалюд и сказать такие рискованные вещи как, «Чертова Шер» и «Чертов компьютер». Но в общем это было похоже на телеигру «Цена удачи».

ПЛЭЙБОЙ: Почему?
ДЖОН: С этими людьми невозможно общаться. У нас был сценарий CBS, и это была самая отвратительная вещь, которую я когда-либо видел в жизни. Они хотели, чтобы мы говорили все дурацкие шутки, чтобы они были понятны людям в американской глубинке. И при этом Дэвид Дженссен, Бренда Ваккаро и Майкл Дуглас вручали награды. Какая глупость!
Я вообще собирался уходить и попросил Дайану Росс остаться ведущей шоу. Но она была беременна, и кто-то сказал, что для нее могло быть вредно, если бы я оставил ее одну на произвол судьбы. Но все это меня так угнетало. В конце концов, никто не обвинил бы исполнительного продюсера Дона Киршнера, они бы обвинили Дайану и меня. Мы ни разу не репетировали вместе, и я никогда до этого не вел живое шоу. Киршнер даже не знал, каким путем подниматься или спускаться со сцены - он ушел без награды. Это было так глупо. Плотом он послал мне несколько теннисных мячей. Спасибо, Дон.

ПЛЭЙБОЙ: Хорошо, давайте перейдем к более космическим предметам, например, как на Вас влияет слава.
ДЖОН: Все это зависит от типа дома, который Вы покупаете.

ПЛЭЙБОЙ: Опять?
ДЖОН: Я был во многих домах, которые были такими большими, что казалось, что они просто «раздавили» своих хозяев. Вы можете чувствовать «личность» дома, так сказать, и это пугает. В Англии я даже сбегал из некоторых таких зданий.

ПЛЭЙБОЙ: Ну, и Ваш дом вряд ли можно назвать небольшим.
ДЖОН: Я считаю это удачной покупкой, за почти 1 000 000 $ здесь есть две спальни. Плюс у дома имеется настоящая история. До меня он принадлежал Тэду Эшли, главе Warner Bros. Сначала он принадлежал Джону Гилберту, актеру немого кино. Потом сюда переехала Грета Гарбо. В саду есть небольшая беседка на крыше дома, которую она построила, чтобы спать там во время дождя. Кроме того, для нее здесь построили водопад, чтобы она слушала звук текущей воды. После нее здесь поселились Дженнифер Джонс и Дэвид O. Селзник, и дом превратился в место для оргий. В ванной комнате был люк, через который Гилберт избавлялся от всех своих любовниц, выбрасывая их в расположенную ниже спальню.

ПЛЭЙБОЙ: Похоже на типичный дом в Лос-Анджелесе.
ДЖОН: Да, старый добрый Лос-Анджелес. С кучей шатающихся по городу маньяков вроде Чарльза Мэнсона. Я никогда не чувствовал себя так в любом другом городе, даже в Нью-Йорке. Даже разные странности здесь и те какие-то другие. Они откровенные и прямые, как "Отдавай мне свои паршивые деньги". Я действительно не хочу участвовать в ритуальном убийстве. Так что я превратил беседку на крыше дома в башню с пулеметом.

ПЛЭЙБОЙ: Тогда почему Вы живете в Лос-Анджелесе?
ДЖОН: Во-первых, это удобно; это - центр музыкального бизнеса, и я всего в одном часе езды от теннисных кортов в Фениксе или от Сан-Франциско. Так или иначе, это было первым местом в Америке, в которое я приехал, поэтому я выбрал это место в том числе из сентиментальных впечатлений. Мне нравится выступать в других американских местах, но я предпочитаю жить здесь.

ПЛЭЙБОЙ: Кроме Вашего скромного дома, на что еще Вы тратите деньги?
ДЖОН: у меня страсть к автомобилям. У меня был Ford Escort, и я был счастлив. Но Джон Рейд, который тогда только что стал моим менеджером, сказал, "Ты не можете ездить везде в этом чертовом Ford Escort". Тогда я купил Aston Martin, а у него случился сердечный приступ. У меня было очень много машин. Сейчас - седан Rolls Cornish и Rolls Phantom VI, которые я использую во время гастролей, и Ferrari Boxer. У меня были все виды спортивных машин. Тем автомобилям, которые сейчас у меня есть, уже больше года. Я прошел через фазу избавления от них по внезапной прихоти.... Однажды утром я решил избавиться от Мерседеса только потому, что его крыша неправильно опустилась.

ПЛЭЙБОЙ: А какие другие игрушки Вы собрали?
ДЖОН: мне нравятся разные устройства. Ринго и я просто фанаты таких штуковин. Мне нравятся автоматы для игры в пинбол. У меня есть автоматы для игры в пинбол и игры вроде него. Забавные фонари, неоновые знаки, знаете, что-то такое дурацкое, что надоест через пять минут. Но большую часть своих денег я трачу на искусство.... Мне нравится арт-деко. Я всегда коллекционировал арт-нуво и все такое. Наверное, у меня одна из самых больших в мире коллекций женских статуэток. Это мои любимые вещи, которые я коллекционирую - статуэтки. Мне также нравится коллекционировать предметы искусства, новые художники. Но я никогда не покупал картину ради удачного вложения денег. Я имею в виду, у меня есть пятидолларовая репродукция Моны Лизы, и она просто ужасна, но я предпочитаю ее многим другим вещам, которые мне советовали купить как инвестицию.

ага, уже скачиваю. спасибоооооо!!!!

не, это не зе енд
тогда прервусь на перевод свежатинки, а потом добью это интервью

Спасибо!

такие переводы просто идеальная работа - совмещение приятного с полезным

выдаю очередной кусок того БОЛЬШОГО интервью!

ПЛЭЙБОЙ: Таким образом, именно с альбома Elton John Вы и Берни стали много зарабатывать?
ДЖОН: нет, даже после тех обзоров он не так уж и хорошо продавался - приблизительно 4000 копий, и он никогда не появился в хит-парадах. И мы должны были сесть и спросить себя: почему? Мы пришли к выводу, что я должен буду начать давать концерты с группой и продвигать наши песни – и я очень долго отчаянно этому сопротивлялся. И только внезапно решил, что это было единственным вариантом. Иначе наши записи никогда бы не стали продаваться.
Тогда я собрал Ди Мюррея и Найджела Олссона, мы начали выступать, и записи наконец начали продаваться. Но даже тогда они все еще не продавались в Англии до тех пор, когда я не выступил в Америке. Поворотным моментом стал мой концерт в клубе Troubadour в Лос-Анджелесе.

ПЛЭЙБОЙ: Каким образом Вы решили дать концерт именно там?
ДЖОН: Песни с альбома Elton John активно игрались на американском радио, и я только что подписал в Америке контракт MCA, так что они сказали мне, что было бы неплохо дать концерт в Troubadour.
В какой-то момент была идея, чтобы я играл в Troubadour вместе с Джефом Беком. Я встретил его в Лондоне, и мы просто фантастически хорошо провели время. Но в дело вступил менеджер Джефа и сказал, что, поскольку он был уже очень популярен в Штатах, то я получу десять процентов, а Джеф - остальные 90. Он сказал моему менеджеру Дику, что в некоторых местах Джеф получает по 10 000 $ за один концерт, а Элтону потребовалось бы шесть лет, чтобы такого достичь. Так я сидел, размышляя и мечтая о таком же. 10 000 $ за один концерт, ничего себе! И слышу Дика: "Слушай, я гарантирую, что этот парень будет зарабатывать столько же всего через шесть месяцев!" И говорю про себя: «Дик, ты спятивший старый дурак! На конкурсе "Кретин месяца" тебе бы сразу отдали первое место! Какой дурак....
В общем, идея с Джефом Беком провалилась, и я не знал, что делать. Закончилось тем, что я все равно выступил в Troubadour - Дик и MCA заплатили по половине, и мы приехали. Это было захватывающе. Нас встретили транспарантом, на котором было написано «Elton John Has Arrived» - «Элтон Джон приехал». Так мы отыграли в Troubadour, но это случилось благодаря всей этой ерунде.

ПЛЭЙБОЙ: И Ваше выступление в Troubadour стало отправной точкой всего феномена под название Elton John в Штатах?
ДЖОН: Ну, честно говоря, я ничего не помню о той первой неделе в Америке. Все, что осталось у меня в памяти - то, что у них есть искусственная скаковая дорожка на вершине Continental Hyatt House. И я был в Диснейленде. Но я с подозрением относился ко всему этому ажиотажу в Лос-Анджелесе. Может быть, люди приезжали, только чтобы посмотреть на меня из-за громкого обзора Робертом Хилберна в Los Angeles Times. Но мы играли и нескольких других местах, например, Electric Factory в Филадельфии, и зал тоже был забит.
Потом мы на месяц вернулись в Англию, где записали саундтрек для Friends и альбом Madman Across the Water, а затем возвратились в Штаты для другого тура. И что Вы думаете? Через шесть месяцев я зарабатывал 10 000 $ за ночь! Можно было просто с ума сойти, потому что Дик оказался прав. Теперь мы иногда зарабатываем 20 000 $ за ночь.

ПЛЭЙБОЙ: Это означает, что зрители платят по 7.50-8.50 долларов за билет, чтобы послушать три часа музыки. Вы думаете, что это справедливая цена?
ДЖОН: Цена в 8.50 в нашем последнем туре была максимальной. Я думаю, что это была самая высокая цена, которую мы когда-либо ставили. Если вас хотят видеть, то заплатят сколько угодно, но я очень против повышения цены выше 8.50. Я думаю, что 15 $ за билет просто чудовищно. Чтобы видеть Синатру, видеть Пиаф, если бы она была жива, видеть Дитрих, я бы сказал – да ставьте какую хотите цену, потому что вы увидите этих людей только один раз в жизни. Или если вы Rolling Stones и даете концерты раз в два или три года, вы можете поставить десять долларов и выше. Это справедливо. Но для тех, которые постоянно гастролируют, как я... если бы я стал ставить цену до 12.50 $, что я вообще-то мог бы сделать, я был бы не очень высокого мнения о себе.

ПЛЭЙБОЙ: Вас должен интересовать вопрос, куда деваются все деньги - или кто получает их большую часть.
ДЖОН: Кто знает?

ПЛЭЙБОЙ: мы находимся вне музыкального бизнеса и нам сложно понять, как, скажем Beatles, заработали столько деньги и промотали их большую часть.
ДЖОН: В случае Beatles никто никогда раньше не зарабатывал такие деньги. Это все было ново. И, конечно, когда у вас есть такие большие деньги, все хотят с вас что-то поиметь. Это не было ошибкой Брайена Эпстайна; он делал ошибки не потому, что был плохим менеджером, а потому, что оказался в трудном положении. И с тех пор все на этом учились. Beatles и Rolling Stones стали примерами, как не нужно совершать коммерческие сделки. Сейчас Ринго и Джон над этим смеются. Они говорят, что в Apple у них было три человека, которые занимались только организацией поездок. Мне действительно повезло, потому что у меня есть хороший менеджер. Я не хочу ничего знать о деловой стороне. Мне это не интересно. Я знаю, что у меня есть больше денег, чем я знаю, что с ними делать - хотя британское правительство знает, как найти им применение. Но я никогда не смогу потратить все, что у меня есть, и не смогу взять это со мной, когда я умру.

ПЛЭЙБОЙ: Вы когда-либо задаетесь вопросом, стоите ли действительно тех денег, которые на Вас тратят?
ДЖОН: я не заставляю людей пойти и купить мои пластинки. В конце концов, я долго и с трудом шел к вершине, и заплатил много налогов. Поэтому я не чувствую себя виноватым в том, что у меня есть дом, потому что своими деньгами я поддерживаю полправительства. Они берут 80% от того, что я зарабатываю.

ПЛЭЙБОЙ: Откуда поступает большая часть Ваших денег?
ДЖОН: Продажа пластинок - самое прибыльное дело. Гастроли – когда вы начинаете считать, становится просто смешно. Люди говорят, "О, он заработал 9 000 000 долларов на концертах" – но ведь и расходы при этом немаленькие. Если я делаю тур, за который получаю "грязными" 5 500 000 долларов, что более точно, чем 9 000 000, о которых вы слышите, то хорошо, если после уплаты денег агентам и за все остальное останется 800 000.
Я не гастролирую, чтобы делать деньги. Я люблю выступать. Мне действительно это нравится, продажи записей - это то, что действительно приносит заработок. Само собой, написание песен приносит доход, но это меньше одной десятой от прибыли, которую приносят продажи пластинок. Если, конечно, у вас хороший контракт.

ПЛЭЙБОЙ: И если Ваши песни становятся хитами.
ДЖОН: Никогда невозможно предсказать, что станет хитом. Вот у Бобби Винтона недавно был сингл №1 – худшая песня, которую я когда-либо слышал в жизни. Я не мог этому поверить, никто не мог поверить. Конечно, успех сингла зависят от его раскрутки на радиостанциях. Но продажа синглов - это умирающее занятие. Они ставят невероятную цену до 1.29 $, и с тех пор их продажи - просто катастрофа.

ПЛЭЙБОЙ: Если рынок синглов сжимается, почему ими все еще занимаются?
ДЖОН: Синглы нужны для продажи хитовых альбомов. Если у вас будет сингл, который поднимается в хит-парадах и добирается до №1 или около того, и в то же время есть альбом с этим синглом, то альбом тоже пойдет вверх.

ПЛЭЙБОЙ: Но, конечно, эти синглы должны быть коммерческими.
ДЖОН: я не считаю себя коммерчески ориентированным, честно. Что касается синглов, я мне только невероятно везет. Знаете, на радио они даже переворачивают пластинки с синглами и играют обратную сторону. Я не знаю. Меня это поражает.

ПЛЭЙБОЙ: Вы коллекционируете синглы, не так ли?
ДЖОН: у меня есть 25 000 пластинок с синглами и я не знаю, сколько альбомов. Я просматриваю Cashbox, Record World и Billboard и записываю все записи, которые хочу иметь. Я помещаю их в алфавитном порядке и иду в магазин. Если это Нью-Йорк, то в Colony. Я просто сумасшедший. Я покупаю кучу американских и английских пластинок. Если я покупаю сингл, то беру сразу четыре - один для коллекции, один для музыкального автомата здесь и то же в Англии. Если я покупаю кассеты или бобины, то покупаю по две штуки того и другого. Tower Records еще существует благодаря мне. Когда я впервые увидел пластинки Tower Records, я просто умер. Я не знал, с чего начать. Теперь я это знаю от и до. Люди подходят ко мне, потому что я всегда в магазине, смотрю что-нибудь, и спрашивают "Вы здесь работаете? Я ищу The Temptations". И я отвечаю "Посмотрите вон там...." Они даже специально для меня открывают магазин в восемь часов утра, чтобы я мог все рассмотреть тихо и спокойно. Но я отказываюсь брать альбомы бесплатно, я всегда покупаю.

ну, в том, что он гений, у меня лично никогда сомнений не было, нет и, судя по всему, уже и не будет !

пока выдаю последнюю (ура!!!!) часть того интервью. а ежели до 17 числа успею перевести свежатинку - выложу!

ПЛЭЙБОЙ: Помимо рока, Вы также коллекционируете классическую музыку?
ДЖОН: Всегда. И вокальные записи, и ностальгические - все. Единственное, хорошей коллекции чего у меня действительно нет, это country-and-western чистой воды или исполнители откровенного мейнстрима. Вы должны понять, что, если бы завтра все это закончилось, то работой, которая бы мне больше всего подошла, стал бы магазин грамзаписи, в той же Tower Records, или я бы открыл свой собственный магазин.

ПЛЭЙБОЙ: Ваша "привычка" коллекционировать записи объясняет, почему Вы иногда неожиданно оказываетесь в кресле ди-джея на радиостанциях и ставите музыку?
ДЖОН: Да, мне это нравится. Я люблю смотреть, как крутится пластика, меня это буквально гипнотизирует.

ПЛЭЙБОЙ: А что Вы скажете относительно самого процесса звукозаписи? Вам это тоже нравится?
ДЖОН: сессия звукозаписи похожа на экзамен в школе. Вы заходите, не зная, чем все это закончится. Так что мне больше всего нравится сидеть и слушать, когда это все наконец закончилось. Это так волнует. И еще больше волнует, когда запись вышла и ты постоянно на телефоне, спрашивая, как она продается. Это просто мания; даже сейчас меня волнуют обзоры и то, как принимаются альбомы.

ПЛЭЙБОЙ: Как насчет живых концертов?
ДЖОН: Ничего не может сравниться с тем моментом, когда выходишь на сцену. Для меня это самое большое удовольствие. Это как два часа, я не знаю… это как заниматься сексом в течение двух часов и потом внезапно обнаруживать, что после этого больше ничего не можешь сделать. Это настолько эмоционально и физическим, что после этого нет никакого желания делать что-то еще. Это единственная вещь в этом бизнесе, которая дает настоящий взрыв адреналина.

ПЛЭЙБОЙ: Это было тем самым удовольствием, о котором Rolling Stone писал, что во время концерта с Джоном Ленноном в Нью-Йорке Вы потеряли самообладание и заплакали? Репортер предположил, что это из-за того, что на шоу была Ваша мать.
ДЖОН: Просто смешно читать. Я был настолько потрясен Ленноном – там все просто стояли в изумлении. Я был в середине Don't Let the Sun Go Down on Me, которую я всегда мою с закрытыми глазами, и внезапно публика зажгла спички. Обычно они делают это в конце, когда вы возвращаетесь на бис, но на этот раз это было прямо в середине песни. И я действительно заплакал. А что касается того, что это случилось из-за моей матери - это ерунда! Удовольствие, которое я чувствовал, пришло из аудитории - и от Леннона, он действительно затмил всех. Это было волшебно.

ПЛЭЙБОЙ: Для большинства из нас все еще трудно думать о Ленноне отдельно от Beatles. Они играли очень важную роль в жизни многих из нас. И все еще играют, если вспомнить, насколько популярной стала прошлой зимой Ваша версия Lucy in the Sky with Diamonds. Вас это удивило, тем более, что она не очень отличалась от их версии?
ДЖОН: В Англии меня это не удивило, больше всего удивило здесь, в Америке. Sergeant Pepper очень любим в Англии, самый популярный альбом, который вообще когда-либо выпускался. Это как Библия. Его все знают, даже очень молодые люди, которые приходят на мои концерты. Они все его слышали. Но здесь совершенно другое дело. Люди просто сходили с ума, когда я сделал Lucy с этого альбома. Некоторые даже никогда слышали ее до этого. И это действительно поразительно. Я думал «Боже мой, появилось новое поколение, которое об этом не знает!»! Я сказал об этом Ринго, и он ответил: "Это верно. Люди подходят ко мне и говорят, 'Привет, Вы – Ринго Старр, и Вы написали No No Song и Oh My My и вещи вроде того. Они уже не говорят, 'О, Вы были одним из Beatles'".

ПЛЭЙБОЙ: Он говорил, как он при этом чувствовал?
ДЖОН: Он вообще не придавал этому значения. Его это не расстраивало. Это просто очень странно - мы стареем, и целое новое поколение начинает наступать.

ПЛЭЙБОЙ: Как Вы думаете, почему слухи о воссоединении Beatles все еще витают? Почему людям, кажется, нужно это или они хотят, чтобы это случилось?
ДЖОН: Ну, это вроде сплетен. Я имею в виду, люди всегда хотят, чтобы Элизабет Тэйлор возвратилась к Ричарду Бартону. И она время от времени так и делает. Единственное, что могло бы послужить основанием того, что Beatles собираются воссоединиться – это если бы кто-то увидел, что Леннон и Маккартни пишут песни и что все они вчетвером нормально ладят между собой. Но это абсолютно невозможная ситуация; нет никакого способа, чтобы это сделать. Если бы, так или иначе, это действительно произошло, есть только два варианта: это могло бы стать катастрофой или фантастическим успехом. Я не думаю, что кто-то до сих пор может сравниться по популярности с Beatles, или их достижениями, когда вы думаете о тех песнях, которые они написали за то время, ставшими более-менее стандартами для всей музыки.

ПЛЭЙБОЙ: Что Вы думаете об их работе после раскола?
ДЖОН: мне очень нравятся все работы Леннона, кроме альбома Sometime in New York City. Хотя и там есть несколько хороших вещей. Мне понравился Woman Is the Nigger of the World. В основном мне больше нравятся работы Джона, чем Пола - хотя мне действительно понравилось несколько его альбомов. Я думаю, что его сильно критикуют, потому что люди ожидали, что он больше остальных будет издавать действительно блестящие вещи. Он был самым симпатичным, и он всегда остается тем, кто написал такие классические песни Beatles, как Yesterday.

ПЛЭЙБОЙ: А что насчет Джорджа и Ринго?
ДЖОН: когда вышел альбом Джорджа All Things Must Pass, я был ужасно рад. Я подумал «Замечательно, этот парень вышел из тени, наученный опытом Abbey Road». Этот альбом был действительно отличным, но с тех пор он меня немного разочаровал. А Ринго... ну, Ринго хочет сделать – по его собственному признанию – хитовые синглы. И он делает это очень хорошо.

ПЛЭЙБОЙ: Beatles представляли один вид влияния - а как насчет Rolling Stones?
ДЖОН: Да, Rolling Stones были настоящими мятежниками. Они были первыми, кто писал в бензобаки на заправочных станциях. Когда люди впервые видели их, они говорили "Моя дочь никогда не пойдет ни на один их концерт". Но видеть их - событие, невероятное событие. Они бы, наверное, «сделали» любого. Все только и говорят: "Вы видели Rolling Stones?" или "Вы не видели Rolling Stones?" Теперь это звучит довольно жутко: "Может, нам пойти на их концерт, потому в следующем году их уже может не быть?"

ПЛЭЙБОЙ: Позже такие, как Дэвид Боуи - или даже Led Zeppelin, когда они приходили на вечеринки в Лос-Анджелесе в женской одежде – превзошли ли они Rolling Stones в, так сказать, извращенности и в выставлении андрогинного образа. Что Вы думаете о моде на бисексуальность.
ДЖОН: я действительно не знаю, что об этом сказать.

ПЛЭЙБОЙ: Хорошо, Вы думаете, что в этом больше маркетинга и способа заработать, или действительно способ обратить внимание людей на различные виды сексуальности?
ДЖОН: Вы попали точно в цель. Очень немного людей способны выдержать это, по крайней мере, достаточно, чтобы произвести на меня впечатление. Очень немногие могут войти в комнату и по-настоящему меня восхитить.

ПЛЭЙБОЙ: Кто может?
ДЖОН: О, боже. Джеггер, Синатра, Элвис, может быть. Также такие люди, как Ноэль Ковард, Эдит Пиаф и Кэтрин Хепберн. Они могли бы это сделать.

ПЛЭЙБОЙ: Кто - то еще?
ДЖОН: Марлен Дитрих. Мм, Мэй Вэст. Хотя, наверное, нет. Последнее время она делала слишком много. У Джуди Гарланд это было – в ней было что-то мистическое. Она хотела себя разрушить. Как тогда, когда ее освистали за ее поведение. Зато потом, когда она умерла, все сказали, "Какая жалость". Может стать проблемой, если вы не нравитесь людям, и вы принимаете это близко к сердцу. Я уверен, именно это и случилось с Гарланд.

ПЛЭЙБОЙ: Вы упомянули много женщин. Как Вам нравится работать с ними?
ДЖОН: Они намного уязвимее, чем мужчины. И более чувствительны.

ПЛЭЙБОЙ: Как это?
ДЖОН: Хорошо, если бы я обращал внимание на все плохие вещи, которые обо мне говорили, то сейчас оказался бы в сумасшедшем доме. Если кто–то когда-то пишет обо мне какую-нибудь гадость, я не бегу к этому человеку и не говорю "Ты говнюк!" Я не обращаю на это внимания. Но для женщины это не так легко. Женщины-артистки - самые нерешительные существа в мире. У них постоянная мания. Вы должны понять, в каком месте находится их голова. Вы должны всегда их подталкивать. Кики Ди как раз одна из них. У нее один из самых лучших голосов всех времен, но когда я ее продюсировал, мне приходилось быть с ней очень строгим. Она была вся в слезах. После четырех часов в студии, слушая ее попытки спеть «I've Got the Music in Me” я просто взорвался. Бетт Мидлер точно такая же. Она всегда спрашивает "Что я должна спеть? С кем я должна сделать запись? Почему ты меня не продюсируешь?" И у нее всегда депрессия. Мне кажется, что большинство женщин ведут себя почти так же. Я не встретил ни одну действительно толковую певицу. Я чувствую, что Джонни Митчелл может быть другой. Тем не менее, я предпочитаю работать с ними в студии как раз потому, потому что это испытание.

ПЛЭЙБОЙ: Как реагируют мужчины под таким же давлением?
ДЖОН: Мужчина обычно очень высокомерен и знает, что он хочет, правильно это или нет. Он двигается на всех парах. Мужчины говорят прямо. Для мужчины признать, что он неправ или не знает, означает показать слабость.

ПЛЭЙБОЙ: Но разве употребление рок-музыкантами тяжелых наркотиков не является признаком того, что они сдаются под таким давлением? Другими словами, в чем привлекательность героина для таких, как Джонни Винтер или Эрик Клэптон, у которых есть успех, поклонники, талант и богатство?
ДЖОН: Это всего лишь что-то незнакомое, что хочется попробовать. Все всегда ищут что-то нового, особенно в Америке. Там к 18 годам дети уже попробовали все и в сексуальном плане, и любые наркотики - все, что оказывает физический эффект. Многие из тех, кого я знал, могли бы сказать что-то вроде "Я уже попробовал все виды наркотиков, я переспал с кучей девчонок, я переспал с кучей парней - что бы мне сделать теперь?"

ПЛЭЙБОЙ: А Вы сами употребляете наркотики?
ДЖОН: В этом смысле у меня полное раздвоение личности. В один момент у меня великолепное настроение, а в следующий все меняется как ветер. Я совершенно непредсказуем. Я хотел бы попробовать ЛСД, чтобы узнать, на что это похоже, но... это какое-то параноидальное отношение. Одна половина меня очень хотела бы это сделать, а другая понимает, что это может стать катастрофой.

ПЛЭЙБОЙ: Вы думаете о себе как о Джекиле и Хайде?
ДЖОН: Да, и если бы я принял ЛСД, то «мой» Хайд мог бы победить. Так или иначе, мне не интересно докапываться до глубин моего сознания или моей внутренней душе. Я вполне счастлив быть таким, какой я есть.

ПЛЭЙБОЙ: у Вас когда-либо был неприятный опыт с наркотиками?
ДЖОН: У меня масса неприятного опыта с алкоголем. Он такой же наркотик, как и любой другой - это успокоительное средство.

ПЛЭЙБОЙ: Вы много пьете?
ДЖОН: Ну, я не пью уже две недели. Когда я записывал альбом Caribou, я пил много вина. И я начал пить 50-градусный алкоголь и переставал понимать, что происходит – без какой-либо причины. Это было привычкой. Я просыпался с кошмарным настроением и таким же похмельем. Когда Вы в ночном клубе, Вы пьете галлонами чтобы быть общительным. Я просто уничтожал себя. Я набирал вес и чувствовал, что мое тело буквально плавает в виски.

ПЛЭЙБОЙ: у Вас все еще есть проблемы с весом?
ДЖОН: Да, время от времени. Но я никогда не буду действительно худым, потому что у меня крупное телосложение. И я признаюсь, что мне действительно нравится разная мусорная пища. Если бы я мог что-нибудь изменить в этом мире, я хотел бы есть столько, сколько хочу, не набирая при этом вес. Я хотел бы похожим на Мика Джэггера, он такой гибкий и худой, и прекрасно выглядит. Но я никогда не буду таким, так что давайте над посмеемся.

ПЛЭЙБОЙ: Когда у Вас нет повода для смеха, у Вас начинается депрессия?
ДЖОН: Иногда у меня плохое настроение без всякой причины, я просто остаюсь в кровати и чувствую себя действительно несчастным. Обычно это всего на один день и появляется внезапно. Меня это очень расстраивает. Тогда я говорю, "О, Боже, дай мне пережить этот день".

ПЛЭЙБОЙ: Как Вы боретесь с такими депрессиями?
ДЖОН: Принимаю валиум и засыпаю. Или разговариваю по телефону с кем-то, кто меня рассмешит.

ПЛЭЙБОЙ: Вы обращались к психоаналитику?
ДЖОН: Нет. Если вы не можете решить свои собственные проблемы, тогда вам конец.

ПЛЭЙБОЙ: Но, как и у любого человека, у Вас должны быть страхи: неудачи, провала.
ДЖОН: Конечно. Я думаю, как внезапно, буквально за одну ночь, мои альбомы могут перестать продаваться. В этом бизнесе не ничего постоянного. Я всегда говорю "Это смешно, это не может продолжаться всегда". Но на самом деле я вполне готов к тому, что рекордные продажи не будут повышаться или уменьшатся, и я знаю, что буквально за углом ждет следующее большое открытие. Так всегда и происходит. Я действительно был на вершине пять лет.

ПЛЭЙБОЙ: Как на Вас влияет дух соревнования, т.е. перспектива появления новой суперзвезды?
ДЖОН: Я получаю от этого удовольствие. Мне нравится борьба за место на вершине. Это заставляет меня двигаться. Я не завидую ничьему успеху, и нужно обращать внимание на то, что делают другие, и слушать то, что сейчас популярно для того, чтобы расти. Например, Стиви Уандер может съесть меня на завтрак в плане мелодичности, но это не заставляет меня злиться или ревновать или волноваться. Я бы отдал все, чтобы получить его талант, но не одержим этой параноидальной идеей. Может быть, когда-нибудь я смогу писать так же хорошо, как он.
Признаюсь, что с начала я был немного наивен и ревнив. Когда я первый раз играл в Америке, я играл, чтобы утереть нос многим людям. Мое отношение к этому было типа " вот я выйду на сцену и сыграю так, что вам всем будет очень трудно сделать что-то такое же!"

ПЛЭЙБОЙ: Вы когда-либо оказывались перед враждебной аудиторией и уходили со сцены?
ДЖОН: Нет, мне везло и я никогда не играл перед враждебно настроенной аудиторией - даже в Англии. Намного тяжелее получить аудиторию на Вашей стороне там. Они более отведены назад и критические чем американская аудитория. Американская аудитория только позволит себе идти, никакой не считает запрещенным - который я люблю об американских людях. Они только двигаются в это, и если им не нравится это, то они скажут Вам. В Англии они только сидят там и хлопают вежливо.

ПЛЭЙБОЙ: Какое у Вас впечатление о других странах, в которых Вы играли?
ДЖОН: я не сильно желаю на Италии. Германия является очень холодной. Я думаю, что Скандинавия - самое хорошее место, чтобы играть.

ПЛЭЙБОЙ: Почему Скандинавия?
ДЖОН: Потому что они понятные. Я бы никогда не ездил по таким странам с «горячей кровью», как Испания или Португалия. И там вы ни от кого не можете получить прямой ответ. Я никогда не давал концерт во Франции. Они не могли бы организовать пьянку даже на пивном заводе! От Франции у меня остались только плохие впечатления. Я должен был сделать там три сессии звукозаписи, и они все были катастрофой. Французы, конечно, элегантные и модные, но слишком высокомерные и бесцеремонные.

ПЛЭЙБОЙ: Что Вы думаете о Японии?
ДЖОН: Это странная страна, потому что после каждого номера они остаются спокойными и готовы слушать следующий. Потом они вдруг неожиданно начинают штурмовать сцену. В Осаке у нас был настоящий бунт. Мы продолжили концерт вместе с примерно 150 японскими фанатами, которые вылезли на сцену. Очень странные, сумасшедшие люди, и очень вежливые. Я никогда не мог понять, почему они вступили в войну, потому что они всегда кланяются. Мне очень нравится Япония; единственный минус, что никто не говорит по-английски.

ПЛЭЙБОЙ: А что насчет Вашей собственной страны?
ДЖОН: Эта страна разваливается. Англичане никогда ни к чему не относятся серьезно. Вы могли бы сказать, что через десять минут упадет атомная бомба, и никто бы даже ничего не сделал. Мы очень безразличная раса, которая выдержит любой шторм. У нас нет никаких государственных деятелей, чтобы вывести из болота. Инфляция там неизлечима, и от политических деятелей нет никакого толку.

ПЛЭЙБОЙ: А в Штатах политическая ситуация отличается?
ДЖОН: после Уотергейтского скандала в американскую жизнь стала приникать честность. Я действительно рад, что все это дело получило огласку только благодаря газете. Если бы они еще смогли распутать правду об убийствах Кеннеди. Я пытаюсь не думать об американской политике, потому что вся эта власть и еще больше власти позади того, что мы видим, меня пугает.

ПЛЭЙБОЙ: Почему так много британских исполнителей приезжают в Америку? Что их так привлекает?
ДЖОН: Это общая мечта – стать знаменитым в Америке. Я думаю, это связано с Элвисом Пресли и всеми этими звездами раннего рок-н-ролла. Когда я впервые приехал в Америку, чтобы сыграть в Troubadour, единственное, что я хотел сделать, это пойти в магазин звукозаписей. Но большая «Американа» - это приманка, ее мотели, Holiday Inns. Люди в Англии так хотят все это увидеть. Вообще-то, я думаю, что для музыканта Америка имеет значение только в музыкальном смысле. Например, когда вышел мой первый альбом, я иногда помогал в музыкальном магазине в Англии. И даже при том, что альбом был выпущен в Англии, люди приходили и покупали американскую копию, потому что они действительно считали ее лучшей. Включая меня: я всегда говорил, что "у меня есть американская копия." И у американцев должна быть английская версия, потому что она звучит лучше, на их взгляд. Все это полная чепуха.

ПЛЭЙБОЙ: Почему ранний американский рок стал популярным в Англии?
ДЖОН: Ну, мы в Англии были к этому готовы. Вплоть до этого момента песни, которые мы слышали, там были очень чопорными и правильными. Потом до нас дошли такие вещи, как All Shook Up, которые, лирически, бесспорно отличались от Гая Митчелла и его Singing the Blues. Потом мы узнали Билла Хэйли с Rock Around the Clock, Little Richard, выкрикивающего Tutti Frutti - это было что-то совершенно новой. Было такое чувство, что что-то взорвалось.
До этого молодежи было не с кем себя идентифицировать, особенно в Англии. И внезапно появилось другое поколение, другой взгляд, другой стиль исполнения - и гитара стали инструментом. И время как раз этому соответствовало. Так же было, когда появились Beatles – они пришли в подходящее время. Кажется, вещи работают по 15-летним циклам, так что я думаю, что сейчас снова пришло время для чего-то нового.

ПЛЭЙБОЙ: у Вас есть какое-то чувство, что - или кто - это могло бы быть? Это можете быть Вы?
ДЖОН: нет- нет, я не пытаюсь это сделать. Никто не знает, на что это будет похоже, если это вообще когда-либо появится. Это то, что мне очень нравится в музыкальном бизнесе - что никто никогда не может предсказывать то, что собирается случиться. Никто не может предсказать золото альбому или синглу, если это не Led Zeppelin. Или я. Непредсказуемость очень возбуждает, и мне это нравится. Я бы хотел, чтобы кто-то появился и заработал состояние, прославился. Это сильно бы встряхнуло всю промышленность. Сейчас вещи более предсказуемые, знаменитости регулярно выпускают альбомы и все такое, но я думаю, что пришло время для кого-то нового.

ПЛЭЙБОЙ: Есть ли шансы, что Вы станете вести обычную жизнь, заведете семью?
ДЖОН: со временем я хотел бы иметь семью, но я видел столько браков, которые разбивались о скалы. Как вы можете иметь ребенка и не бывать дома по шесть месяцев в год? У меня было такое ужасное детство, и я б хотел, чтобы для моих детей оно было более приятным.

Но я на самом деле не вижу себя ведущим обычную размеренную жизнь, по крайней мере лет до 33. У меня еще полно времени. Если бы я решил остепениться, то мне бы пришлось замедлить и свою музыкальную карьеру. Я на вершине, и действительно получаю удовольствие от того, что я делаю. Но через шесть лет я не буду делать что-то вроде Crocodile Rock. Я не хочу стать вечно делать rock-'n'-roller и медленное скатываться вниз, как многие исполнители. И я не хочу быть Чаком Берри. Когда мне будет 40 лет, я не хочу ездить по сельской местности и давать там концерты. Я бы удалился изящно - когда люди меньше всего этого ожидали - и поселился в домике в Англии, став частью чего-то другого.

ПЛЭЙБОЙ: Например?
ДЖОН: Мое настоящее стремление в жизни состоит в том, чтобы заработать достаточно денег для того, чтобы выйти из этого бизнеса и стать председателем моего любимого Watford Football Club. В некотором смысле, это было бы похоже на возврат в тот самый пабу, к тем людям, с которыми я рос.

ПЛЭЙБОЙ: Оглядываясь назад на фантастическую и быстро изменяющуюся жизнь, которую Вы ведете, Вы о чем-либо сожалеете?
ДЖОН: Да. Я бы хотел, чтобы на моем Madman Across the Water album было больше вокала, потому что сейчас я терпеть не могу те песни.

Спасибо, Нателла!